ТЕКСТЫ Copyright © ОСТРАКОН  Copyright © Н.Байтов

НИКОЛАЙ БАЙТОВ

 
Стихотворения 1999-2000гг.

Ни молока, ни меда...
Приехали в Яппу, проспали закат...
В МОРЕ СЛОВ
Завязал я на ботинках шнурки...
В чаще лесной листоносный поток прячась...

Каждый, кто в руки книгу мою берет...
Коза, куда сползла...
На Казанском вокзале...
Сияют сосульки...
Тот знает, кто был в Красной Армии...
Целую ночь за окошком темно...
Вот и весна...
Завтра в студеную вешнюю пору...
Я утверждал, что существуют силы...
Вхожу без мыслей в лес осенний...
Куда устремляюсь...
Поздравьте себя...
 

и поэмы

ПУСТЫНЯ
и
Вольный бродяга и безобразник

* * * * *


Ни молока, ни мёда
в пустыне Вади-Кельт.
Так далеко от дома
беглец находит бейт.
Как буквы в свитках, мнимы
тут молоко и мёд, -
струится над камнями
лишь облако имён.

И бесы дуют зноем
настолько мимо чувств,
насколько преподобен
был житель здешних кущ
на дне глубоких трещин,
где узкий водопад
меж скалами подвешен, -
был житель прост и свят.

Он рад, что ты покинул
свою страну, беглец.
Ты, как бесстрастный гимел,
корабль безводных мест,
тропою каменистой
плывёшь - уже не мёртв -
а он навстречу с миской:
там молоко и мёд.


 

* * * * *
Приехали в Йоппу, проспали закат.
В туманном просторе лишь волны кипят
над чёрной скалой Андромеды.
Вдоль берега тёмен и пуст променад
площадок и лестниц. Мы смотрим вперёд -
во мрак, за предел ойкумены,

откуда и ветер, плодящийся там,
летит и, в косматые волосы пальм
вцепившись, их вечно треплет.
Он полон клубящихся мощных тайн,
указывая на тёмную даль,
в которой он молча крепнет.

На гребне волны прибежит к нам кто? -
Уйдём, отвернёмся. Нас ждёт авто,
оставленное в переулке,
где клочья фотографических толп
влекутся вдоль общих туристских троп;
где Наполеон в треуголке
маячит у каждого погребка
(на роль зазывалы его обрекла
местная выдумка)...

 
В  МОРЕ  СЛОВ
 

1.   В море слов попутный ветер,
     только некуда нам плыть.
     В звонких брызгах междометий
     цепенеет наша прыть.
     Но уж так ли, впрочем, цели
     нам какие-то нужны? -
     Втянем якорные цепи
     в немоту своей души.
 

2.   В море слов попутный ветер,
     только дикий он и злой.
     В нерешимости на рейде
     медлит парусников строй.
     Будет буря, мы поспорим
     и помужествуем с ней, -
     или, может быть, посмотрим,
     есть ли смысл в браваде сей?
 

3.   В море слов попутный ветер.
     Штурман развернул планшет.
     Прочертил на карте вектор:
     Это, значит, наш сюжет.
     Нет, не верю, - ведь условны
     мысленные чертежи.
     Как начнут швырять их волны -
     так попробуй удержи.
 

4.   В море слов попутный ветер
     рьяно пенит волны фраз.
     Брызгами свинцовых литер
     прямо целит он мне в глаз.
     Но стою на вахте зорко
     я, невиннейший из юнг.
     Наблюдаю горизонты
     и плюю на свой испуг.
 

5.   В море слов попутный ветер,
    Он укажет верный путь.
    Капитан сегодня весел,
    а меня пронзила грусть.
    К вопрошающему морю
    резко обратясь спиной,
    я гляжу куда-то в горы,
    где безмолвие и зной.
 

6.   В море слов попутный ветер,
    ласковый, весёлый бриз.
    Дразнят брызги междометий,
    только некуда нам плыть.
    Разве песни все уж спеты?
    Или чувства все мертвы? -
    Втянем якорные цепи
    В люки нашей немоты.
 

7.   В море слов попутный ветер -
    тот же, что и в небе чувств.
    К нам на родину, на север
    гонит он громады туч.
    По разноязыкой зыби
    свист в снастях и в мачтах вой, -
    вихри дикие и злые
    быстро тащат нас домой.
 

8.   В море слов попутный ветер.
    В мыслях - утренний туман.
    Полдень холоден и бледен.
    Осень смотрит тут и там.
    Пассажиров очень мало.
    Там один гоняет шар
    на бильярде. А тут дама. -
    Смотрит вдаль. Перчатки, шарф...
 

9.   В море слов попутный ветер
    увлекает нас опять.
    Капитан напился бренди.
    Я на вахте. Лягу спать.
    Знаки препинанья - рифы -
    пусть разрушат наш маршрут.
    Золотые рыбки-рифмы
    утонувших нас сожрут.

10.   В море слов попутный ветер,
     то весёлый он, то злой.
     А на нашем континенте
     лишь безмолвие и зной:
     безымянное паренье
     светлых - в мареве - столпов.
     Это столпников боренье
     иль аскетов то восторг?
 

11.   В море слов попутный ветер.
     По волнам бежит наш бриг.
     Мы в раскинутые сети
     ловим бессловесных рыб.
     В этой звуковой стихии
     так легко живётся им!
     Может быть, и мы такими
     станем, если их съедим?
 

12.  В море слов попутный ветер.
     Он укажет верный путь.
     К нам на родину, на север
     гонит он громады туч.
     Что такого? - Пусть их, тучи
     улетают к нам домой.
     Мы смеёмся. Нам здесь лучше
     на песке с тобой вдвоём.
 

13.   В море слов попутный ветер.
     Холод. Палуба пуста.
     Пассажиры все в буфете
     пьют аперитив с утра.
     Прислонясь к перилам, дама
     одиноко смотри вдаль, -
     в серые слои тумана...
     Папироса, шляпка, шаль.
 

14.   В море слов попутный ветер.
     Здесь - немая вертикаль.
     Мы в кибитке тихо едем,
     пробираясь между скал.
     Восходящие потоки
     далеко взнесли орла. -
     Это столпников восторги
     иль аскетов то борьба?...

15.   В море слов попутный ветер
     носит запахи богатств.
     Мы гуляем вне конвенций.
     Это значит вам атас.
     Мы пираты препинаний,
     и меж строк торчат, остры,
     словно зубы злых пираний,
     абордажные багры.
 

16.   В море слов попутный ветер
     или, может быть, пассат.
     Капитан напился бренди.
     Я на вахте. Мне б поссать.
     Но нельзя: ведь наебнёмся,
     чуть я только отойду,
     ну а так, глядишь, вернёмся
     в гавань - не в эту, так в ту.
 

17.   В море слов попутный ветер,
     да у нас нет парусов.
     Наш стальной, могучий крейсер
     паром пенит море слов.
     Грозная его громада,
     умное его «ура!»
     движется, куда команда,
     а не вихрь какой куда.
 

18.   В море слов попутный ветер.
     Чайки носятся средь волн.
     Как далёк от криков этих
     раскалённый наш каньон.
     Молча едем мы в кибитке.
     Высоко над нами - гриф.
     В нашей мысленной молитве
     ловит он не рыбок-рифм.
 

19.   В море слов попутный ветер.
     Капитан раскрыл словарь.
     Много букв мы нынче встретим, -
     лучше б он открыл букварь.
     Много знаков препинанья,
     тысячи фигур и форм.
     Мы помужествуем в брани,
     если хоть бы дал Бог шторм.

20.   В море слов попутный ветер,
     даже, я сказал бы, шквал.
     Он жестоко носит, вертит
     нас, беспутных, по волнам.
     Крутит он пиитов судьбы,
     гонит страсти в даль и в ширь. -
     Пусть! - В душе у вас, по сути,
     всё равно высокий штиль.
 

21.   В море слов попутный ветер.
     Всюду сталь и всюду ночь.
     Содрогаясь, прёт наш крейсер, -
     наша гордость, наша мощь.
     Лишь на полубаке швабра
     загорелась невзначай.
     Не наделала б пожара! -
     Эй, полундра! Не зевай!
 

22.  В море слов попутный ветер
     или даже, пусть, пассат.
     Умоляю вас, не верьте,
     а плывите-ка назад!
     Там заснули у заслонки?
     Эй, живей, бросай угля,
     да сифонь насквозь все топки!
     Полный оборот руля!
 

23.   В море слов попутный ветер,
     вихри там страстей, судеб.
     А у нас в каньоне вестерн -
     вот единственный сюжет.
     Вертикальные потоки
     высоко взнесли орла.
     Едет барышня в фургоне.
     Скачут всадники. Жара.
 

24.   В море слов попутный ветер.
     Поднимаем якоря.
     Он зовёт, конечно, к смерти,
     между нами говоря.
     Штурман проложил маршруты -
     выбирай любой из них -
     всё едино: наши трупы
     сгложут стаи рыбок-рифм.

25.   В море слов попутный ветер -
     воровской удачи шквал. -
     Зверски лезем мы, как черти,
     прямо в дым горящих швабр.
     Препинаний мы пираты
     и пера в руке - враги.
     Наши вашим дифирамбы -
     абордажные крюки.
 

26.   В мире слов попутный ветер.
     Я привет Вам шлю письмом.
     Не в бутылке, не в конверте -
     на воде пишу веслом.
     Приходите завтра утром
     голая на пляж морской
     и к волне склонитесь ушком
     с бирюзовою серьгой.
 

27.   В море слов попутный ветер
     или, может быть, пассат.
     На эоловой он флейте
     марш играет в парусах.
     Я на вахте. Покурить бы. -
     Пусть утянут нас ко дну
     золотые рифмы-рыбки.
     Там в пучине отдохну.
 

28.   В море слов попутный ветер.
     Кочегару кочегар
     что на жалобы ответил? -
     Каждый знает, - пел, читал:
       - Вахту оставлять без спросу
      не имеешь права ты.
      Пар держи. Открой заслонку.
      Брось лопату немоты.
 

 

* * * * *

Завязал я на ботинках шнурки.
Пожелай мне на прощанье пути:
путь унылый по обочинам трасс
спроектируй парой ласковых фраз.
У меня в пальто целковый - всех средств.
Но зато на мне по жизни есть крест.
Хоть бы мыкался, кругом голодал -
а его бы никому не отдал.

Едет драйвер - весь в мазуте, в пыли.
Ну-ка на борт меня, кореш, прими!
Моя лексика полна инвектив, -
засифоню до утра детектив!
 - Нет, ты мне лучше за жизнь расскажи.
Ты - поэт, так говори для души.
А не то вон телевизор всю ночь -
сто каналов мельтешит - хуй поймёшь!

 -  А о чём бы ты, мой драйвер, хотел?
Не о том ли, что в душе  - беспредел?
Что я на хрен побросал всю семью
и по пять бутылок в день водку пью?
Знаю, знаю, - у тебя в эту масть
весь расклад, - и я, конечно, попасть
мог бы запросто, - да нет у меня
в этом смысле на руке ни хуя!

Завязал я на ботинках шнурки.
Пожелай мне на прощанье пути.
У меня в пальто целковый - всех средств,
да зато на мне по жизни есть крест.

 
 

* * * * *

В чаще лесной листоносный поток прячась,
тащит толпу высовывающихся качеств.
Ты сама, вырисовываясь из воды,
изведи мне шелест из головы,
говори мне шалость и говори
тяжесть.

Ты же бывала в потоках всегда мутных,
тыщи сманила лодочек весьма утлых,
с удовольствием готовых пойти ко дну,
к одному привязалась ты моему
мухомору, вползающему на ходу
в дупла.

Вот он в пустыне пророс из сухих скважин,
бодро и просто встал за своих и ваших.
Что идея - то, конечно, война и смерть.
И смотреть тут нечего и уметь.
Ему есть достаточно всюду мест
влажных.

Их показал мой оракул в нагих цифрах,
хитро окинув взглядом простых хриплых
пастухов, виноделов и рыбаков.
И покоится будто тень игры вокруг:
либо кровь лозы, либо козий пух,
либо...

Ветка, как чья-то явная над водой веха,
въехала, будто нарочно качнувшись, в это
золотоплетение нитей и теней,
и тебе так легко со мной теперь
затеряться среди многих затей
ветра.

Плющ тёмнолистый оплёл стволы буков,
луч жары заплутал в закоулках бликов,
в буколической сени высоких рощ.
Оросивший нас светоносный дождь
дрожью мелких брызг рассмеялся, прочь
прыгнув.

 

* * * * *

Каждый, кто в руки книгу мою берёт,
тот и приятель, поскольку не так уж глуп.
Мало моих портретов: я их берёг,
как мне советовал мой настоящий друг.

Скупо даю тебе я ракурсы лиц,
слабые позы, взгляды из-под волос.
Редко меня ловили фокусы линз.
Имя моё невидимо назвалось.

Мало и плохо надеешься ты на звук.
Шлёшь мне повсюду видов своих каталог.
Образы, думаешь, чётко тебя назовут
каждому глазу, который от букв оглох.

Если бы я забыл. как дрожит гортань,
буквы сквозь зубы пролезли бы тебе в рот.
Если не так, то, конечно, назад отдай
каждый, кто в руки книгу мою берёт.

 
 

* * * * *

Коза, куда сползла? закинь назад.
Душа моя ушла. Уж лучше вслух
слова лизать сполна, пока назвать
могу, хотя во рту мой ум распух.

Пчела, куда мечта меня в ничто,
жужжа, опять ужаль, ещё нежней -
пусти, твоей пыльцы неси число
сюда - течёт слюна почти в мишень.

Ольха, лови волка, - кого влекла
в кусты - терзать куски косматых чувств.
Едва вдали видна, блестит река -
и я, насквозь любя, туда качнусь.

 

* * * * *

На Казанском вокзале
ты рассталась со мной.
В партизанском отряде
я вступал в комсомол.
Прошуршала газета,
прозвенели часы,
зазмеилась позёмка
вдоль опушек лесных.

Помню стройные сосны
в корабельном бору
и горячие слёзы
на холодном ветру.
Одиноко и грустно
в восемнадцать-ноль-ноль,
и горит самокрутка,
согревая ладонь.

Состязаясь с метелью
в патриаршем лесу,
обвиваясь шинелью,
обуваясь в кирзу,
я подумал: где это
я вступал в комсомол? -
Позабытое эхо
улеглось за холмом.

Ни ларька, ни киоска
на московском плацу.
Только слёзы и звёзды
примерзают к лицу,
провожая в изгнанье
воровской эшелон
на Казанском вокзале
в восемнадцать-ноль-ноль.

Помню стройное эхо
вдоль опушек лесных:
прошуршала газета,
прозвенели часы,
пролетела сорока
от куста до куста,
молодая пороша
все следы занесла.

Ни ольхи, ни берёзы
в корабельном лесу.
Только жгучие слёзы
примерзают к лицу.
Торопливо и грустно
ты простилась со мной.
И горит самокрутка,
согревая ладонь.

 
 

* * * * *

Сияют сосульки, как солнечной суки клинки.
С весёлой скульптуры свисают лоскутья фигни.
По случаю спорта распорото платье на ней.
Заплатано с понтом. По поводу свадьбы надень.
И таяла тварь, и летала, вопила, пила.
Гитара рвала и рычала, и лира врала.

Потом торопливо плескала опивки в толпу.
Оскалилась солнцем весна, и поникли вокруг
уроки, картинки, улыбки каникул, рывки.
Клыки у ленивой и сытой вампирки в крови.
И бликами светят обрывки любимой фольги...

Без шума и спора во славу скульптуры налей.
Похоже, что снова распорота шкура на ней.

 

* * * * *

Тот знает, кто был в Красной Армии
среди рабочих и матросов,
как мало у меня внимания
после кукуевских морозов.
Покрыв голубоватым инеем
военно-шкурные тулупы,
везде зима забытым именем
расписывает мне турусы.
Я прохожу на полусогнутых
соседний лес, дома посёлка,
а рядом у соседних столиков
друзей встречаю полусонных.
И никого из них не спрашиваю
о тёмных знаках и знаменьях,
которые клубками страшными
во мне сплетаются, как змеи...
Но в сумерках, когда вдруг по небу
погнал декабрьский ветер вьюгу,
я вспомнил, по какому поводу
я был заброшен в эту муку:
как посланный Советской Армией
в разведку индивидуально,
дыша духами и бумагами
от занавески до дивана.

 
* * * * *

Целую ночь за окошком темно.
Мыслью вдоль стёкол мы с ветром бежим.
А по утрам я купаю перо
в белой замазке печатных машин.
Шероховатый на плоскость нажим. -
Ест инвалид пассажиров с детьми...
Ест валидол - и ожил пассажир.
Дети остались в небытии...
Бабки хихикают, девкам смешно.
Дамы вздыхают, мужчинам ништо.
На остановке можно войти,
в белые буквы сунув лицо.

 
* * * * *

Вот и весна. И куда-то
типичный коттедж
шьют наизнанку
портные кирпичных одежд.
Ветер солнцем опутал
кривую Пахру.
Вот и, в резину обутый,
вплотную к окну
встал-подошёл из-за стола
равнодушный прораб.
«Вот-и-весну» он разглядывает,
как будто не рад.
Вот и коттедж
(он закуривает) -
как будто барак:
он на ковчег
больше смахивает,
чем на корабль:
в этой халупе
в луга через лес
уплывать бы вдаль,
в талой лазури
покачиваясь,
как старый Мазай.

 

* * * * *

Завтра в студёную вешнюю пору,
варежку бросив в снежную воду,
видимую в полынье одежды,
можно тебя спросить между
двух состязаний, в которых речь
плавится и исчезает, - ответь,
я не буду спорить.

Как ты ускоришь алчного зверя,
вдаль от начального измеренья
нежным прыжком утолившего голод?
Как ты закинешь свой мнимый голос
льдинкой ручья в телефонную сеть? -
Ловится там иль уводит речь
сквозь ячейки спектра?

Так ли, по ветру в студёную зиму
варежку осторожно разинув
талой повадке твоей навстречу,
можно будет поверить ответу,
мимо вопросов глядя в дыру
даже сегодня, куда я нырну
и не будет завтра? -

 
 * * * * *

Я утверждал, что существуют силы.
Я убеждён, что я не ошибался.
Прошли многозначительные зимы,
я позабыл, на что я обижался.

Прошли все многочисленные зимы
и некоторые меж ними лета.
Без интереса отвернулся некто
увидев лишь теперь, как ты красива.

Когда во сне или в высокой церкви
я утверждал, что собираюсь плакать,
я забывал, сколь ненадёжна память
и паучки забвения сколь цепки.

В пальто супрематической расцветки
с тобой вдвоём прогуливаясь в рощах,
я позабыл секретные рецепты,
которые почти нашёл на ощупь.

В высокой церкви или на иконе
распались цепи, разрядились яды,
умолкли страхи, выветрились клятвы.
Проходит год, и нас никто не гонит.

Погода хмурится, снежок летает.
Собачий лай, напрасный и обычный
вдали пристал к кому-то, - но едва ли
я уловлю вибрацию событий.

* * * * *

Вхожу без мыслей в лес осенний.
Душа просторна и проста.
Воспоминаний и сомнений
опала пёстрая листва.

Топчу ковёр ногою твёрдой,
стремлюсь сквозь ветви и стволы
и вдруг отчётливо, как мёртвый,
свой труп я вижу с высоты.

И равнодушно улетаю
от увядающей травы
туда, где за опушкой дали,
как я, теряются вдали.

* * * * *

Куда устремляюсь? Куда устремлюсь?
Везде оставаясь, всегда остаюсь.
Далёко ль протянута эта нога?
Напрасно помянута: нет, никуда.
Едва ли достаточна сетка чулка,
и кружева дымка, и ломка угла,
когда, отстраняясь, засунусь в углу,
всегда отстранюсь, и устроюсь, и сплю.

 

* * * * *

Поздравьте себя: вы купили себе по дешёвке.
Оставьте себе для лучших потом путешествий.
Поздравьте меня, укравшего долю блаженства
здесь, - не выходя из координатной решётки.

Вот так и украл, - хотя и сижу в одиночке.
Ведь Дания - это тюрьма, как сказано выше.
Мои же эти мгновенья похожи на лыжи.
И в них мой талант виртуозен почти идиотски.

И вот я лечу с горы - и теряю санки.
Что может быть выше подобного наслажденья?
Поздравьте меня: я исполнил волю движенья,
хотя и сижу в отрицаловке и несознанке!

 

                 * * *

Вольный бродяга и безобразник,
в первом часу я пришел в виноградник,
нанялся честно копать.
Солнце, вставая во влаге тумана,
благословляло из-за Иордана
труд наших светлых лопат.

Утренние лучи под листья
нежно заглядывали - и висли,
путаясь между стеблей.
Радостные, горели как звезды,
в каплях росы изумрудные грозды
на перепутьях теней.

Но незаметно брал власть - и круче
день поднимался - и пристально-жгучий
взгляд не сводил с плеча.
Я нагибался - и голой спиною
судорожно заслонялся от зноя,
словно раб от бича.

Все же резвилась душа и играла
в тяжесть работы, в желанность награды,
в рвение, страх и расчет.
Вчуже посмеиваясь над собою,
заступ пихал я неловкой ногою,
честный роняя пот.

Медленно час тянулся за часом.
День, созревая, валился наземь, -
и оживала земля.
Сзади возделанные гряды
встали как крепость надежной отрады,
отдых мне скорый суля.

Ветер очнулся в мареве зноя,
тихо повлек  по холмам его к морю, -
и, колыхаясь, как флаг,
пыльная мгла уплывала в пределы,
где у вечернего ангела рдело
пламя зари на крылах... -

Тут - на исходе десятого часа -
вдруг заскучала душа неясно,
словно чего-то взалкав.
Долго не думав, я бросил лопату,
бросил обещанную мне плату
и зашагал на закат.

Странно мне показалось и страшно,
что здесь мне варят сытное брашно
стелют уж мягкий одр,
как и другим невинно-усталым
труженникам смиренным и малым, -
я же лукав и подл...

Выйдет в последнем часу хозяин,
праздно стоявших весь день на базаре
скличет на помощь вмиг.
Позже, любитель благих назиданий,
он заработанный мною динарий
даст кому-то из них. -

Пусть. - А ты, моя подлость, влеки меня
в путь: может быть, в Финикию -
вором шнырять по торгам
или, войдя в договор с купцами,
плыть под шалыми парусами
к дальним, как смерть, берегам.
 

1983
 

 к началу страницы

ПУСТЫНЯ

Первая книга
 

1.

В тесном чулане - что там? не шорох ли? -
Искра мелькнула, но тьма плотна.
Нет никого, кто спросил бы "что это?" -
значит, нет звука, а только волна
бьётся густая меж гладких стен:
тычется толстый беззвучный звон.
Нет там отвеса, но круче крен -
как бы острее угол тех волн.
Он нависает, качнулся - и вот
сдвинулся звоном подпёртый свод, -
в малую трещинку свистнул свет - - -

2.

Когда, убывая за ломаной кромкой камней,
последние брызги огня распластав мимолётно,
закатится солнце, и быстрые волны теней
столкнутся, взметнувшись, и сразу захлопнутся плотно,

и тёмная яма пустыни провалится вдаль... -
и если от края до края никто не таится,
не кроется, тая от страха, нескромная тварь,
беспомощный сгусток глазеющего любопытства, -

тогда зашуршит в напряжении тонкий песок,
подымется дыбом и чутко застынет, недвижен,
а звёзды, густея над ним, соберутся в пучок
и медленно станут спускаться ниже и ниже...

С растущею силой колеблясь и жёстко звеня,
протянутся хорды лучей под прямыми углами,
в узлах натяжений взбурлит пузырями земля,
дробя в отраженьях холодное мощное пламя.

Оно, разгораясь, надвинется прямо в упор,
наставится в точку под близкою звёздной течью,
готовя смешенье как резкий небесный укол
в прилившую тяжесть земли, обращённой навстречу.

С пронзительным скрипом блистающий кремний вскипит,
и полая яма пустыни прогнётся упруго.
Оплавленные, искривлённые плоскости плит
в себе сфокусируют натиск небесного круга. -

И миг совмещенья крест накрест падёт. И чиста,
тверда и едина его пронесётся длиннота:
как импульс эона, как грань распада иного, -
компактная пауза, в которой начало числа.

3.

Кувшин в песке и сух и пуст,
но он хранит внезапный хруст,
который скоро полетит,
как трещина сквозь плотный пласт,
внедряя будущий разлад
в соединение частей...

И не проникнет в тот эон
молниевидный скорпион -
стрелок с натянутой спиной,
как не залезет в тот кувшин,
а прочь безумно убежит,
когда вокруг уже нигде
ни тела членистого - лишь
такая же пустая сушь,
хранящая сигнальный хруст.

4.

Там не тяжесть, не труд, не болезнь, не мысль:
только линии движений сплеллись
в непорядок и не беспорядок - в другой
лик внезапный - -

Там его никому не явленный вид
посторонним толчком из порядка в жгут свит -
и на миг провис подвижной дугой
в неизменном - -

А потом, как скисает вдруг молоко,
сразу скиснет строй мира и облик его
и - прерывный - проклюнется пустотой
в старом семени - -

5. (Апоката)

Не миг - потому что не мы:
не век, не эон и не вечность.
Не лик - потому что не внешность:
не свет и не нечто средь тьмы.

Но - новый, поскольку иной:
передний, грядущий, внезапный, -
поскольку стоял за спиной
вне зренья: незнаемый, задний...

Не имя же - ибо не мы:
не мысль, не число, не идея,
не зеркало - ибо, имея
предмет, не разит им умы.

Но сам - потому что есть строй,
свободный от взгляда и меры:
не ловится льстивой строкой,
снующей средь страха и веры.

6.

Мысль Твоя, Господи, прянет беззвучным толчком.
Твёрдые плоскости хрустнут и встанут торчком.

Медленно, камень за камнем, взрывая пласты,
двинутся плавно, кругами в тоннель пустоты...

Этот высокий, как свет, равномерный свист
вдруг прозвенел в веществе, в трубочку свит:

громоздкий порядок атомов пронизал насквозь,
всё наматывая на себя как на ось...

Груды обломков и бесформенных газов клочья
закручивает в воронку, где раскаляется точка

белого, как свист, света - и вбирает в себя
всё без разбора и счёта - только выше свистя.

Трубочка уже, мельче крупицы, - и вихрь
вот уже тонкой нитью струится в них:

белый конец в свистящей висит пустоте,
тёмный блуждает в опустошаемой тьме, -

как пуповина, питающая странный плод,
что, рождаясь, всё бывшее до него пожрёт.
 

7.

Шарниры,
как ржавые запоры, взвизгнут
в пустой тюрьме, когда придут...
И пыльные лучи провиснут
в отверстиях, где шарил ключ.
- -
- -   - -   - -   тогда
свернётся в шарики вода
и разбежится, словно ртуть.
Кристаллы рухнут, газы взвязнут -
и сдвинутся все порознь в путь.
Между собой лучи их гаснут,
исчезли силы - лишь сильна
мельчайших капель кривизна
блестящая... - Куда она?
- -
Тогда мельчайшее упрямство
рассыплет бусинки пространства.
Оно, как светлая роса,
падёт на старый лик пустыни,
и свет иной, как мысль ловца,
в нём сеть звенящую раскинет.

8.

Не святой скарабей, не стрелок-скорпион,
не фаланга злонравная, не каракурт,
из блестящих крупинок творя вавилон,
кристаллическим глазом над лункой сверкнут.

Вмиг остынут ребристые горы песка -
только быстрое солнце за камни падёт.
И над белою ямкой внезапно звезда
сморщит в складки и стянет к себе небосвод.

Там завязывается сложный узел лучей...
Вот мотает концы расстояний в клубок
и снижается, - и, как в близкую цель,
немигающим блеском упёрся в песок.

А крупинки над лункою дыбом встают,
натянувшись навстречу немому огню,
и он входит в телесную форму свою,
нетелесным ударом пространство прогнув. -

Эта точка в минувшее звоном текла,
но теперь он кладёт на источник печать,
и оттуда в свой миг устремится стрела
караваны других пилигримов встречать.

9.

В длинный миг, когда исчезнет мера из всего -
норма всех движений и всех правил число, -
грузно полая пустыня двинется вдаль,
с безразмерной скоростью свиваясь в спираль. -

С тонким белым свистом свиваясь в свирель,
скружится-столпится у белых дверей, -
караван верблюдов у игольного ушка:
у звенящего чуть слышно в песке родника, -
караван навьюченных бесстрастных скотов -
грязными клоками шерсть свисает с боков -
неподвижны башни полосатых тюков...

Мутен грустный взгляд из-под опущенных век.
Но свирель протянет сквозь трубочку всех:
скрутит в струйку-ниточку и проволочёт
на другую сторону, где новый счёт
капает-поёт ни для кого: для любви
белой, - где и ты хоть никого обмани.
 
 
 

ПУСТЫНЯ

Вторая книга
 

1. (Введение)

                      Ему пространств инакомерных норы
                                                                О.М--м.

Ему пространств нормированных позы
напомнили ползущие вверх лозы
по ниточкам - росистые узлы
в оставленной за жаждою дали...
Там звон лопат, точимых пред рассветом
и сонм лампад, кружащийся под небом,
бесшумных, пристальных - над ноздреватым
пластом тумана, вязнущем в садах...
и благость сонная в немых скотах...

Но вдруг с высот назревшего востока
мерцание бегущего озноба
упало вскользь на выветренный кварц, -
и сдвинулись над жаждой лики фаз...
Где ранний звон? куда от света скрылись
сплетенья лоз? - и: осень, ветер, сырость,
вдали сиротство перелесков серых,
тревожное томление в стадах...
и шорохи мышей в сухих стогах..

2.

Сходясь, последовательность знаков
влечёт последовательность - -

но недовлекает.

Она - вторая - маревом мелькает
в полдневных снах. -

(То первая, сходясь, вдруг спотыкается
и, путаясь от жажды, засыпает
с открытыми глазами...)

Где сторожа её? -
Информация, невесомая пленница,
выползает из клеток - становится весть.
И ей весело сквозь ржавые прутья лезть,
на которые белый расчерчен лист - -

3.

Ему пространств инакомерных норы - -

Ему пространств инакополых нормы
представились - -

Ему пространств инакомыльных пены...

(Из белой пены высунулись морды:
их крены недобриты в разных фазах.
Прищурились углы полуанфасов - - - )

Ему пустоты пены в четверть-фразах,
как бы строенье ноздреватой пемзы,
предстали - -

как бы слоенье недобритой - -

как изнутри сама та ноздреватость,
обшаренная глазом...
обшаренная чем? - -

Когда в пространств инаконормированных поры
проникнут споры инородных знаков
и прорастут...

Из сопряжённых областей проникнув,
проклюнется икра функционалов
и, раздвигая фазы аргументов,
воздвигнет спор - -

воздвигнет споры разнородных знаков,
ему - инаков
их аргумент и четверть-обороты...
Кому? - -

Он бел, он бел, он был, - а после,
когда агрессия... нет, тише:
когда диффузия из сопряжённых в - -

когда эрозия привычномерных
звездами безразмерными, цветами
бесцветными - в слоях закопошится
корнями белой степени...

когда колония функционалов
внезапной гидрой
на шеях-ниточках нагнёт головки
в разные стороны - а он
всё был бы, если бы не, чёрен,
прогнил в нём, разветвясь,
                           белостепенный корень...
в ком? - -

4.

Облако Фурье (а сам он где? -
звук случайный ноет в пустоте,
истомлённый голодом: "а мне бы!"...)
Облако - прозрачная амёба -
наползает медленно на небо,
пожирает икс...
                             Тогда омега
светится во внутренностях спектра,
как та суть, которая бессмертна, -
так тасуй иль этак...
ловкость рук иль роковая шалость
(чья?) - но не порядок и не хаос,
а светящийся частотный облик
их единый - в облаке.

5.

Сигма или не сигма -
но только источник текста, -
пульсирующая в песке точка
(придуманная для тех, кто - -

И узкая ленточка -
как фаланга на тысячах ножек,
которую бесконечно рожает
сигма - чёрная головка
воткнутой в песок булавки
(фиксированная для того, кто - -

И новые длинные тысячи
сухо шуршащих звеньев
оттуда выходят толчками,
запутываются и совпадают:
соподчинённых названий
полупрозрачные совмещаются чешуйки...

Но дёрнется сигма обратно,
прервав свою мысль - -
Без боли прервав свою - ,
дёрнется и засмеётся -
и серия препинаний в песке зазмеится,
где вдаль разбрелись
живые сегменты
пред тем, кто - -

Пред тем, кто не мог бы прочесть,
удивлённый и злой,
в испарине страха
от бегающей длиннозначной
расцепленных информаций,
прозрачных,
отпущенных на произвол...

6.

Апоката -
интегральная медиана
распределения неизвестного
от нуля до заката,
когда медное солнце мгновенно за камни
падает - и не видно, и некому видеть
в известняк врастающую неизвесть -
и незнак болтается в тексте,
как кровь на сморщенной ткани созвездий -
для чего? - -

7. (Вторая средняя апоката)

Не знак - ибо некому знать - ибо нечего прятать
и некого радовать...
И не печать же -
не символ же - ибо не общий  (и где эта сигма,
в которой он мог бы начаться?)

                                - Но смутный и сиплый -
и белый, как манна, когда оседает на камни...

               Не знак - и не флаг - и не знамя,
поскольку незнание выровняло все ямы.
Не влага дыханья, не плесень устойчивой мысли
(и есть ли кому усомниться?)...
И вот - не клеймо, потому что не клейкий, как манна,
когда контур камня
очертит она в полутьме предрассветной,

                                - но жидкий и бледный,
поскольку разбавлен свободой-другой с половиной
и с третью -
навстречу...

Не формула: в тлении форм каменеет не символ.
Не каменный идол - ибо
кто же придёт поклониться?
Не "он" против "я", не сомнение против обмана -
навстречу какой же истине?

                                - Но сверху, как манна,
когда конденсируется из тумана
безличного знанья
на камни.

8. (Выражение 1)

Левая скобка, левая скобка, четыре
синус-два-альфа, сунув два пальца, - минус
тонкая плёнка радуги в рыжем чефире,
а-угловое-катое - вспыхнул импульс...
ну давай - и - арфа делить на косинус бета,
летняя где ты? - мнимая дельта - что делать? -
длинная гамма ногами коснулась бега -
плюс - и так далее эльтое - эпсилон-мелочь,
тангенс-квадрат-омега в полнеба - на два,
икс-хроматический свет - хромает скорбно -
правая скобка, - в степени красная жатва -
плюс о-большое от зет - правая скобка.

9.

Разве любой существует в пустыне? -

Квантор усопший шуршит посредине,
брата воскресшего ощупью ищет:
периферию сужает и нижет
трупики слов на иголку вопроса.
Труп его слеп - лишь иголка носа
рыщет ниже и ниже
(как циркуля ножка,
когда готова взять меру)...

Что он наткнёт? - Предикат "наверно". -
Вдруг - моисеев огонь: "вероятно":
кустики ноль-запятая-девятки...
брызжет холодное бледное пламя...

Это цветы тамариска -
или Господь в светлом зное толпится?
Разве допрыгнет до единицы -
кто? - Предикат "безразлично".

10.

Рассеянность отсутствующего ума - -

Рассеянность вероятного ума,
отсутствуюшего с вероятностью
ноль-девятьвпериоде - -

Рассеянность, присущая его природе - -

Рассеянность, присохшая к его жажде,
нарастает быстрей, чем его отсутствие:

в безветрии и бесчувствии
она концентрируется
и конденсируется на устах ржавчины,
не успевающей её усваивать
в пустоту
по ту сторону...

Поэтому засеянность по ту сторону - -

Вероятность засеянности любой точки
там - почти больше единицы:
она - единица-нольвпериоде...

Только все ли прорастут отсюда
отверстия отсутствия,
видимые
здесь?

11.

Скрипнули тени в негильбертовом уголке
гильбертовой не коробки,
а ёмкой вымоины в колее
гиблой дороги.

Скрипнули - и умолкли...

Скрипнули - и - -

Либо сильная дизъюнкция или слабая...

Сильная скобка. Слабая скобка. Скоро - -

Теорема Р недоказуема, потому что доказывать некому.
А теорема Т доказуема, но всё равно доказывать некому...

Топчутся логии в тайном том уголке - -

Топчутся логий толпы
в пыльном том, который - -

Ржавая скобка. Скоро - -
И следовательно - из разбежавшегося и процветшего,
где просвечивает...

Теорема Ф информирует, но не доросла,
а только кивает туда из песка
караванам иных,
кто не будет знать зноя
и возле колодца толпиться.

12. (Выражение 2)

Левая скобка, левая скобка, ротор
синус-два-альфа, дай синих шлейфа, минус -
надо де-эль по де-эф по контуру против
а-угловое-катое... брызнул индекс
белым... и - арфа косить на косинус-флейта...
осенью где-то - длинная дельта - и делать
бледная гамма - ногами проснулась влево
плюс и так далее эльтое - эпсилон-мелочь -
два-пи-омега - на пионера, трубящих
в белых рубашках, как ангелов... правая скобка -
множить... - на сколько? -
надо бы на де-дубльве по два зрячих -
правая... минус о-малое наискосок от - -

13.

Информация - как прозрачная манит вода.
Но в иное незнание её дыры прольют.
И, оскалясь улыбкой, прискачет туда
предикат "безразлично", высокий верблюд.

В его выцветших не отразится глазах
обмелевшего зноя расплавленный знак.

Обезмыслившей сигмы оборванный шланг
равнодушно прикусит широким резцом
и широкой рысью пройдёт по тропе
с пирамидой (вершиной вниз) на горбе -
независим, незол, невесом...
-  -
Эта точка в минувшее зноем текла.
Но её отразила незнанья стена -
в белый шум, в белый ум, в новый сон.
 
 

1985