 ////////////
|
 |
| ////////////
|
|
.АЛЕКСАНДР БАРАШ
ПРЕКРАСНЫЙ ИОСИФ
ИОСИФ НИСОНОВИЧ КАПЛУНОВ -
мой дед по матери. Его медали
в коробке из-под польского печенья
мне надо бы давным давно забрать
из ящика с лекарствами в квартире
родителей в той комнате где он
не обживаясь не меняя стиля
отбыл примерно тот же скромный срок
что и при культе - эдак года три-
как и тогда теряя зубы но в железном
молчаньи ОТКРЫЛАСЬ ДВЕРЬ аккуратность чистоплотность
И КТО-ТО ПРОКРИЧАЛ в бессрочном клинче ЕГО ФАМИЛИЮ
за секунду до финала КАШТАНАМИ ПАХНУЛО
в бою КАК И ТОГДА ЖЕНА ЕЩЕ НЕ ЗНАЕТ с нокаутером
ЧТО Паркинсоном ОН ОТПУЩЕН И СЕЙЧАС ПРИЕДЕТА в запредельном Киеве сестра
уже летит по улице
крича
ИОСИФ! ВЫШЕЛ!------------------
Он был порядочен и аккуратен.
Ни на душе, ни на лампасах пятен.
А то, что отсидел - ну, миль пардон,
он, между прочим, был освобожден
в 39 - так как не признал,
что он японский контр-адмирал.К тому жe в этот миг спустили пар,
и с прочей мелкой сошкой он попал
в струю извергнутых из адского котла.
А если бы признался - то хана.
И бабушка ему б не помогла,
хотя была юна-смела-верна.-К Калинину пробилась не прием.
Расплакалась. Старик ей дал водички;
не беспокойтесь, мы все разберем -
исправим, если— ну же, симпатичной
такой гражданке стыдно---вот, отличио!-
и до свиданья!..
Дело-то не в нем,
не в результате даже. Дело, в общем,
в том, что в момент, когда попался в ощип
супруг, то уточка и до, и после - вдруг
взмахнула крыльями, заклекотала гордо,
и фору дав орлам, такой ввинтила круг,
и показала древнюю породу,
и с полным правом доживала годы,
и павою ходила по двору...-----------------------------------
Он сидел в Шепетовке - легендарное место!
Каждый день ему челюсть вставляли на место.
Но ломал ее снова, ради общего дела,
капитан Финкельмайер, кряхтя и балдея.
И занудно ворчал: "Да признайся ты, гнида,
а не то на расстрел поползешь инвалидом"."Я пред партией чист!"- отвечал, задыхаясь,
Каплунов. Финкельмайер пыхтел и работал.
"Ну, жидовская морда?!"
Каплунов: "Не раскаюсь,
сам - жидовская мо---" -
Смачный хряск аперкота.За окном пионеры топтались и пели,
Чкалов в небе ширял, а "Седов" бился в льдинах.
Финкельмайер - все бил по намеченной цели,
в Шепетовке тянулся глухой поединок...-----------------------------------
Львов. Ресторан "У Жоржа". Только что
народ освобожден - от демократии.
Но счастлив ли народ? Из-за тяжелых штор
не видно. Ну его к евонной матери...
- Во, лейтенант, какие у них скатерти!
- Да это ладно - в нужнике ковер!- А слышали, как наши опозорились?
Все жены комсоставские позарились
на кружева, на вырезы, на шелк -
и в оперу в ночных рубашках - скопом.
- Да им-то что... Вот каково полякам!
- Ничо, потерпят. Ну, на посошок?И тут Иосиф видит Финкельмайера -
зубодробителя. Улыбчив и красив,
невдалеке шептался с некой шмарочкой...
~Эй,эй, Иосиф! Братцы, окосел!
- Ну-ну, чего ты? Ты куда?
- Ребята,
вот этот в Шепетовке-—
- Погоди,
тот самый, точно?..
- Ща он мне заплатит—
- Держи его!...
- Сиди, дурак, сиди!
Да не пускай ты пену, идиот!..
- Пошли отсюда. - Он его убьет...
Через полвека красная икра
на празднике семейном - вдруг потянет
из памяти - помпезный ресторан,
оркестр, товарищей и - сквозь пары портвейна -
врага, насильника, мучителя-убивца -
такую же изломанную спицу
в стальном монументальном колесе,
завязшем в мясе, крови и грязи.-----------------------------------
Семейный праздник- это тоже тема.
Тем более, что суперхарактерна
для времени, для слоя...- Занудил...
Ну, значит, так:
с горящей на груди
и многоярусною орденскою планкой
дед ходит по району спозаранку
и покупает шпроты /черт, я слюнку
уже глотаю/, виноград... Салаты -
дай ложку, бабушка, я размешаю сам...
еще чуть-чуть... с фантазией нет сладу...
нет, не могу... перехожу к гостям.Когда в отчаянье из смертной каталажки
дед бабушке прислал в белье бумажку:
"ПРОСТИ! Я ЧИСТ ПЕРЕД ТОБОЙ И ПАРТИЕЙ",
она -
поехала в Москву, где жили братья
Иосифа. И позвонила в дверь.
Дверь приоткрылась—— и захлопнулась - - - Теперь -
теперь мы за одним сидим столом.А рядом дядя Лева тете Лие
кричит испуганным гортанным голоском,
жестикулируя направо и налево,
что в Киеве хоть на базаре купишь,
а вот у них в Свердловске - всюду кукиш!А я уже объелся. Скоро торт,
а я уже объелся. Мой живот
контрабасирует на авангардных нотах...
А я назло ему - я тоже горд! -
хрустальный холодец толкаю в рот,
стоически преодолев икоту.
Кто здесь хозяин? Я или живот мой?
Подходит бабушка:
"Сынок, ты что-то желтый-
пойди-ка на диване полежи...".
В люк крематория обрушилась та жизнь-
завал любви, еды, уюта... -
к черту, к черту!----------------------------------
Да, памяти нет. Вместо памяти - помесь
того, что читал, и того, что не помнишь,
того, что не видел, но знаешь "by heart"
чем образованец российский богат,
по-прежнему строен, угрюм и пархат...-----------------------------------
Каков был мир их дома? По традиции
мы говорим про ДОМ... В 2-комнатной клети
жил 20 лет заслуженный патриций...
Чего зеваешь, Муза? Посвети,
откроем дверь.
Смотри ты - как вчера!-Порядок, чистенько. "Маяк" мурлычет в спальне,
а я сижу в окопчике ковра,
солдатиков подталкивая в спину.
Все скучно и покойно. Как звезда,
в шкафу мерцает вазочка с конфетами -
ты у меня одна заветная,
заполненная с верхом навсегда!..
ПОДРАЖАНИЕ ГЕЙНЕ
Когда я был мальчишкой,
а дедушка болел,
я как-то в его комнате
на пуфике сидел.И вдруг схватил подушку -
и в деда запустил
и злобно засмеялся... -
А он меня простил.Я долго так кидался,
он жалобно кряхтел.
И только щас я понял,
что встать - он НЕ ХОТЕЛ.А я-то был уверен,
что он совсем без сил...
Уж лучше б мать зарезал,
чем дедушку бесил.-----------------------------------
На кухне бабушка. Дед с дядей на работе.
Приходят - я уже смотрю "бай-бай".
А утром стук дверей - ушли - разбудит...
Хлеб с докторской и нежно-жидкий чай...
У них был книжный шкаф,
забитый майной Рида
и вирой Джека Лондона. Отбой!
Подписка для полковников открыта.
И он читал. На пенсии. Порой.По воскресеньям всегда приходили товарищи
по преферансу - мордастые офицеры
с бритыми пейсами. Кричали, курили. Над сборищем
дым - коромыслом, на коем висели
пивные бутылки, пустея. Шумливее делалась публика...
Однако во время партии - тишина, как в гробу.
Пахло шипром и хамством, игрою во взрослые кубики,
от которой семейный бюджет вылетает в трубу.
Или - наоборот: дети гремят в фанфары,
а жена готовит в духовке индюка-табака.
Дед играл осмотрительно, не то, что горячий Гара,
но никогда не проигрывал. - И в этом был высший кайф.ПЕСНЯ О СЫНЕ
Гриша-Гара, где твои подружки,
рестораны, карты и т.п.?
Битые бутылки, потные подушки
и случайная соседка по купе?!Все прошло, все за окном промчалось.
Та соседка нянькает внучат...
Гара, Гара, как же так случилось:
как по бабам раньше - нынче по врачам?Подойду я к дяде-диабетику
и спрощу - что это за дела?
Мне ответит Гара: это - диалектика,
жизнь излишне сладкая была!-----------------------------------
Еще не стар.- Дай бог и so on.
Но умерла семья, и с ней эпоха -
сыграла в ящик после похорон
Иосифа.- Народу было много,
сестра всем верховодила.
В сторонке,
как и всегда, скукожившийся, тонкий,
прозрачный, промелькнувший, как фантом,
спасибо, бедный Гарик, и на том.-----------------------------------
Гришу отнюдь не всегда они брали в компанию:
мелок и пылок. Одно только "за" было - сын
"Нисоныча". Ну, а Нисоныч - "такой был парень!",
как сказал один тип на поминках, сморкаясь в усы..Да какой же он был? Работяга, молчун,
накопитель копеек, чтоб все до копейки сдать детям,
Заявивший внезапно: я быть, как Гобсек, не хочу,
пусть порадуются ДО моей смерти...
/ Здравствуй, тезка Иосиф, ты и здесь тут как тут.
Имяреку, тебе, мой поклон. Знаешь сам ты, однако,
что любая строка - это маленькая обезьянка,
не своим, так чужим подражает, и сама себе суд./-----------------------------------
Мы запоминаем дедов стариками:
с гульфиком, раскрытым, как в клозете,
синими губами, пятнистыми руками.
Так и нас запомнят наши дети:морщинистые лица, вылинявшие пейсы,
коктейль мутного опыта и ясного маразма.
У вас, впрочем, будут такие же фэйсы,
и воспримут их с тем же энтузиазмом.Выход есть: жить духовной жизнью.
Или просто снимать про себя кино.
Или ни с кем в постель не ложиться.
А поди попробуй. То-то и оно.-------------------------------
Я не помню в лицо очень многих живых
и ближайших.
А дедовы щеки - я помню.
При прощаньях и встречах
так часто я терся об них
с многословной неловкостью
и бессловесной любовью.Разговор был коряв и на краешке стула.
И нога затекла, и из форточки дуло.
- Да нормально. Как ты?
- Да что я? - и смешок.
- В школе как? - В институте? - Малыш?
- Хорошо.
сентябрь 1985