 ...
..№1 "87 |
 |
| ...
..№1 "87 |
|
Вот и справил я праздник среди московских развалин.-Николай БАЙТОВ
Я поэт в спортивной форме...СТИХОТВОРЕНИЯМолитвы
Давно ли ходит этот волк...
В темной даче темны зеркала декабря...
Собаки лают в темноте снежной...
Взять, допустим, червонец...
Я спал в тени еловых лап...
Дым и сырость, запах мокрых ёлок,холод...
Ничего не случилось...
"Что ж ты, бесстыдница, яблоню гнёшь!..
Посмотри, посмотри, энтропия растет...
У него оставалось пять знаков свободы...
Прошил пространство взад-вперед...
Шесть лет я сыном был краснодеревщика...
Я домогался не консульства, а триумфа...
МОЛИТВЫ
1
Брось, Господи, огонь на сырые дрова, -
на гнилые, корявые, сучковатые, - брось, -
пусть пятится, шипя от бессилья, вода, -
как змея, поспешно отползает прочь.Твой, Господи, огонь сквозь клубящийся пар,
сквозь тяжелый ватный дым просверкает вдруг,
вмиг жертву раздерет пожирающий жар,
и из сердца, треща, закапает тук.Пусть пламя стройное, напрягаясь, гудит
и, меня захватывая в мощном столбе,
всю плоть мою тяжелую по святому пути
возгоняет в свет и возносит к Тебе!...........
Я связанный лежу на сырых дровах
(и дрова сам сложил, и сам себя связал).
Дождь скучно, как слепой, копошится в ветвях,
смутно ночь подшептывает моим слезам.
2. ("европейская")
Вот я. Господи, тут в уголке.
А позови - пойду налегке:
улицей, полем, лугом, мостом. -
Сяду на горке, мигая костром.
Все прихожане, внимая псалмам,
душу утешат, а после - в шалман.
Глянут: и я тут как тут в уголке...Хлеб у меня и лук в узелке.
Лугом, тропинкой, оврагом, горой,
в полдень укроюсь в чаще сырой.
Носится лай по окрестным холмам,
вторя воскресным колоколам.
Это пастух, напевая псалом, .
вышел на поиск с веселым псом. -
Пёс подбежит, виляя хвостом...- Тише, братишка, я здесь, в уголке.
Пояс пеньковый и посох в руке.
Прочь побреду, оправданья шепча.
Рядом веревочка ручья -
с горки под горку, виляя, бегом.
Омут чернеет под старым пеньком,
кружится тихо вода в уголке.- Здесь я. Господи. - Крест в кулаке.
Пояс, и посох, и хлеб, и лучок
с пеньем псалма побросал в ручеёк.Это - журчанье или Твой зов?
Или на хуторе тявканье псов?
Или креста железного гнёт? -
Длинную шею веревочка трёт.
Здесь я, иду, - совсем налегке -вот и следы мои в мокром песке.
3.
Рыба, хлеб и вино на кухонном столе в полночь.
Праздник чужой.Но,Господи,благослови сих малых,
кто по углам в одиночестве тоже вкушает скромно.
+ + + + +Видел ли он фейерверк из окна притихшей больницы,
иль на улице с руганью пьяной гурьбой осмеян, -
но его трапеза, сказано, "как вечный полдень,длится"
в полночь под тусклой лампочкой, и пусть он
будет спокоен.Пуст стол - только стакан и салфетка.
Только развал близких, сбиравшихся в круг привычный.
Вместо круга пунктир: больничный,тюремный, редкий,
и я с заботой один, как дальний приезжий.Плачут во сне, по углам, храня на меня обиды,
вздрагивают... но успокаиваются, и Ты, Господи,
с ними -
всех рассадил на траве, - и хлебы и рыбы
двинулись по рядам, преломляясь и полня корзины.
4. ("молитва шестого часа")
Когда лютик отцвел и идет сенокос
и темнеет лазурь асирийских стрекоз
в мертвой точке высокого дня, -
Ты спаси и помилуй меня. -Потому что, силен слепотою небес,
в этот час оживает полуденный бес, -
он случайные души хватает
и ест сердцевину
до самого дна
в мертвой точке высокого дня, -в час тот самый, когда Вознесенный на Крест
изнемог и в предсмертное впал забьпъе
и невольно прервал попеченье Свое
о людских самовольных делах, -в мертвой точке высокого зла,
под ребро смертоносное жало приняв,
сохрани и помилуй меня.
5.
Готово сердце мое. Боже, готово!
Ходил я взад-вперед при разной погоде.
Свивался снег и развивался в потоки...Готово сердце мое. Боже, - как странно!
Ограды мокли и ползли тротуары,
туманы падали на крыши и травы.Готово сердце мое. Боже, как случай
к подушке утром наклоняется ближе,
висит природы бесполезная утварь, -
Готово сердце осязать его облик. -
Бродил свободный я при разных и многих
царях - и не запоминал их ужимки,
меняя с легкостью одежду и обувь...Готово, - без конца сквозь стены и крыши
летят бессвязные, как листья, снежинки. -
Опять прошел, - но с каждым разом все ближе.,Вот-вот, готов, и обернешься Ты, Боже.
Давно ли ходит этот волк
у Лесбии в щенках? -
Процвел в глазах роскошный долг,
завял свободный риск...Пустынный вой в обмен на визг -
полезнее, чем - как? -
чем ждать небесный камень в лоб
в пустыне женских лиц.Вот ванна, зеркало. И вот
по лезвию стекла
цивилизованно плывет
желто-седая шерсть.Улыбкой преданнейших чувств
порезана щека...
Очнулся крови теплый вкус,
словно забытый жест.
+ + + + +В темной даче темны зеркала декабря.
В поле снежная пыль шелестит, теребя
полумертвые стебли полыни, - с них семена
улетают за край забытья.
Для тебя,
как озера, белы у меня времена.
В невменяемом свете заката блестит полынья.В темной даче туман. И до дна зеркала
вымерзли. Веранда твоя заперта.
Завела незаметно в сугроб и пропала тропа
у почтового ящика месяц назад,
и с тех пор умирающий пар изо рта
сберегла, на сосновые иглы кругом нанизав.В темной даче вплотную, спиной к зеркалам,
ты стоишь. Вино осветило стакан,
но не видно... - дальше вплотную стоишь за окном,
где лиловые тени оставил закат,
но не вечно - и тянешься дальше за шкаф,
с редким стуком роняя поленья, оплывшие льдомв иерзлой даче, где даже чердачная пыль,
словно иней, гладкие стебли перил
облегла... - не ты или я, - но темна полынья...
за опушкой над озером вьется метель - -
Собаки лают в темноте снежной,+ + + + +
где мертво вздрагивает лес мглистый.Туши огонь, ложись в постель вместо
того, чтобы пересчитать искры.
Они похожи на значки мыслей - -Ложись и перестань крутить глупость.
Зрачки безмолвные, тесней чисел...
То вскрипнет вдруг соседний стон улиц,
то снова лают вдалеке вяло.Они похожи на глаза мыслей
в размножившейся над тобой яви,
где ты вдоль леса семенил рысью...Слезай с саней, ложись под снег, путник.
Ты слово дал не для того, чтобы
скакать всю ночь.
Воткни в сугроб кнутик.
Собаки лают - и усни к Богу.
+ + + + +
Взять, допустим, червонец, валяющийся у помойки, -
ведь сгодился бы, чтоб отнести и, пожалуй, на книжку положить... Или взять революцию.. Или на полке
взять, допустим, какую-нибудь подходящую книжку -
ведь душа все равно не взыграет от всех этих взятий...
Есть, конечно, немало других интересных примеров:
есть отечество, где посреди равнодушеых занятий
вянет дружба в груди улыбающихся пионеров,
вянет лето кругом - и тузы золотые слоятся
у порога - и вдоль тротуара до самой помойки...
Есть, конечно, и где погулять и к чему прислоняться,
если, скажем, устал, или в случае, скажем, поломки.
Есть просторы для мысли, которые даже огромны. -
Взяв, допустим, гитару, в них можно пойти и, пожалуй,
спеть...- но только душа все белеет, как ангел надгробный,
в позе недоуменья с тех пор как плечами пожала.
+ + + + +Я спал в тени еловых лап
на лавочке от слова "love"
и слышал тихий скрип
счастливых птиц в вершинах лип
и нежный свист в стволах."I sleep",- качающийся лист
я звал, - 'you'd lie over my lips", -
ложись от слова "ложь", -
так в форму губ моих вольешь
ты зыбких звуков гипс..."
+ + + + +Дым и сырость, запах мокрых ёлок, холод,
в зарослях движенье: тихий шорох капель.
Ёжик, залезая в сгнивший штабель досок,
шаркает, - и долго его сонный кашель
слышен за три дачи заколоченных. Утро
медленно белеет и висит вдоль заборов.
Листьев мало: далеко все видно: пусто,
только слабый бег велосипедных узоров
на песке лежит и будто сам себя ловит:
вот раздвоился, совпал - и снова дальше
потянулся сквозь еловый шорох и холод
и пропал в упругой хвое возле дачи
угловой... И я свернул на улицу Зорге,
к магазину - и замок увидел, конечно,
на двери, а у крылечка тех же узоров
кренделя. Смотрю: разгрызла здесь орешек,
бросила пустой рядом с окурком "Явы". -
Кто здесь, мог другой в такое тусклое время?
Значит, я пойду теперь назад до поляны
и налево, до калитки, следу веря.
Ржавый стон пружины. - А там между пнями
ландышей оранжевые ягоды в сумрак
загнаны... И я тогда, простившись с мнимым
опытом моим, - под облетевшим жасмином
в тесноту трухи войду и в лиственный мусор.
У террасы, заслонясь кулисой ельника,
ножницами мокрыми срезает астры.
Выпрямилась: - Здрасьте! Вы чего? не уехали?
Вы же говорили, я забыла: завтра...
- Нет. А ты чего не в институте, а тут одна?
- А, - нас шлют в колхоз, - чего я там не видела?
курсовых мечтателей-одиночек прыщавых7-
Утро
длинное - до вечера, смотрящего издали, -
так и будет, значит, неподвижно тянуться.
- Ну, чего? Эй, партию в пинг-понг? И кофе?
-Да.
- А знаете, как через шарик целуются?
- Глупость не мели. Бери ракетку - и к бою.
- Я и говорю: сейчас поставлю кофе.
Развлечений здесь - одна рыбалка с русалкой.
Разве что сосед, Антон Натаныч Накойхер
раза два в неделю забежит на "гусарика".
Радио зато "Свободу" часто ловит.
- Чисто?
- У меня еще одна подача...
Как-то это странно: ну, сыграем - а дальше?
- Странно? А тебе чего хотелось бы? Крови?
- Нет... Ну вот, смотрите: ну, сыграем, ну, кофе
убежит на плитке на холодной веранде,
пригорит - и дым сквозь запах мокрой хвои
выдвинется в день, должно быть, круто
Ну, радио
что-нибудь расскажет, заглушая шорох
капель в золотых шарах и в клумбе шелест -
тут сосед Натаныч с ним решительно спорит,
а потом бежит к себе записывать тезис.
Я тогда отвинчиваю, снимаю сетку
и в сомнении ложусь на стол - показать как?
- Ну... и - что?
- И так вот продолжаю беседу -
мысленно, зато без всяких обязательств.
- А порою и заснешь.
- А что? Хотя холодно.
И не смейтесь. Вы пришли сегодня без зонтика?
Ну, на "больше-меньше". Доиграем - и в комнату..
Мысленно - зато без всяких обязантиков...
Здесь в мансарде ведомственного дизайна
на комплект журнала "Катера и яхты"
ляжешь - и смотри на потолок, где пятна
плесени изобразят штаны десантника,
падающего -
Разгрызла здесь орешек,
бросила пустой рядом с окурком "Явы"
в банку с паутиной, где от свечки сгоревшей
парафин натек на "Катера и яхты"
прошлою зимой, когда здесь жил технолог
с гидродинамической трубы... или с аэро-...
Ветра не было, как и теперь, лишь холод,
запах мокрых ёлок...
Рядом с банкой от сайры
срезанные астры:
- На комплект "Охоты
и охотничьего хозяйства" - махнемся?
- У меня они до шестьдесят какого-то
только года, - а потом, после знакомства
с Колмогоровым, тетка больше не выписывала.
Это было где-то в шестьдесят восьмом, что ли, -
надо посмотреть...
- А почему? Влюбилась она,
ваша тетя, резко так порвавшая с прошлым?
Бросила сдавать вороньи лапки и жёлуди
и дождливым утром, глядя на свой участок,
не скучала?
- Может быть...
- А правда, случайность есть
выход алгоритма бесконечной сложности?
- Ну, это интуитивно довольно ясно.
Вся проблема в том, как дать определенье
этой сложности.
- Согласна, берите астры,
а журналы принесёте к той неделе.
Значит, не "Охота", а "Теория вероятности
и математическая статистика" у вас там?
В принципе, мне все равно... Я, впрочем, надеюсь
(и надеялась), что вы уйдете не сразу.
- Ты весьма любезна... Но я не ручаюсь
за журналы: кажется мне, что для тети
прямо в практику теория случайностей
перешла (чего не скажешь об охоте).
В шорохе дождя по шиферу и в холоде
здесь на чердаке ведомственного дизайна
проще подойти к определенью сложности,
видя паутину в ржавой банке от сайры,
брошенный букет и рядом мокрые ножинцы.
- Газа нет опять.
- А ты была в правлении?
- Значит, если взять комбинаторный анализ,
прислонить к какой-нибудь такой проблеме,
то получим (так я поняла) банальность?..
Нет, правленье на замке уж третью неделю.
Я смотрю, когда случается ехать мимо,
мусор отвозить на свалку... Да, не далее
как вчера у мостика встречаю Нину
Крашеную, - знаете? - на чьей-то "восьмерке",
даже я сначала думала, что на вашей.
Это, впрочем, было мне не так уж важно.
А она потом, смотрю, свернула на Зорге.Страх гнездится всюду: в дырах дня и вечера,
в астрах: в их сиреневом свеченьи, - в просветах
между соснами, - то из закоулков речи
вдруг, как червь, высовывается он слепо,
в тупичках застигнутый случайным нажимом.
В каждом повороте, всюду - узко и тускло,
каждый куст ощупывается утром дождливым:
в страхе и тоске под облетевшим жасмином
старый мусор - склока, сутолока и скука.
Всюду спрятан страх: в афишках ипподрома
возле станции, и в расписаньи матчей
областных команд. Страх вяжет панораму
всякой тесноты, - вот, например, и дачной.
Он, как дым, стоит, пропитывая поры
сырости, в безветрии повисшей вдоль улицы.
Листьев мало: далеко чернеют заборы.
- Дел полно: хотел вчера поехать в Люберцы -
Там у одного купить рулон рубироида:
в погребе надо делать гидроизоляцию...
- Да, такой вот случай - тоже вроде урода,
соблазняющего выгодами мезальянса.
Нет?
- Кого? тебя?
- Вашу покойную тетушку.
Разве это длинное, смотрящее мимо,
может дать охоту разбиваться в лепешку,
да вообще делать движения какие-либо?
- Ну, от страха дергаются.
- Какие тут выгоды?
Позабудешь и комбинаторику в спешке.
Ладно, думаю, что мы дошли до печки.
Надо затопить, чтобы не скучно. И вы тогда
объясните мне, а я продолжу орешки
вперемежку с выдохами явского дыма.
- Страх гнездится в том, что все случайности мнимы.
- Рок?
- Да: некая машина, у которой
сложность превышает смысл, а знаки немы:
если тебе надо изучить - потрогай.
Вот и страх... Есть у тебя старые газеты?
- Там. Да загорится, вы трубу откройте...
Игра слов: кто спрашивают - значит, аскеты:
нищие они... А знаки просто копотью
можно выводить на потолке и на стенах.
Знаки - непременно ведь должны быть системой?
- Да, знак - регулярен.
- Здесь не видно. В той комнате.
Ляжешь - а они чернеют вместо фактов.
Если вдруг заснешь, выходит очень удобно:
спрашиваешь - а они готовы. И так вот
держишь их... Вы ешьте, есть еще полбагона
и колбасный сыр - вчера купила на станции.
А на рынке - никого. Стоит одна Манька
приблатненная - зачем-то с семенами настурции, -
знаете, такие мозглявые, маленькие,
их даже кладут в маринад... Не больно то
в кооперативной рюмочной гам весело...
- Дело в том, что знаки регулярны только на
ограниченном пространстве смыслов, а если - ...
то, конечно, - как поймаешь радио-музыку
в скользкой тесноте и в мельтешенья свистов,
где на каждом повороте в дырах мглистых
кучи мусора - и всюду узко и тускло.
Некуда взглянуть, и лишь в придуманных формах
можно было бы обосноваться. Однако
страх стоит, особенно в астрах - в мохнатых
многоруких пауках, притворно-мертвых.
- А пион так у меня ни разу не цвел...
Это ладно, - только я теряю факты.
- Есть о чем жалеть!
- Тогда какая мне разница -
радио, пинг-понг иль катера и яхты,
иль бега рысистых, на которых Натаныч
выиграл в то воскресенье шесть сотен
и шипел шампанским, заглушая шум сосен...
Случай, шанс - я все равно ведь ездить не стану
каждый день до телефона или до почты.
День с утра висит, как дым, и я не знаю,
сколько времени есть у меня до ночи.
Если три часа, так без толку и матчи,
и мечты, и мачты.
- Ну и что из этого?
- Подождете? пойду вниз: мне нужно зеркало,
чтобы причесаться несколько иначе.
+ + + + +
Я поэт в спортивной форме."Что ж ты, бесстыдница, яблоню гнёшь!
Долго с женщиной не спал.
Буря мглою мне покорно
вихри снежные несла.И стоит сугроб, как сопка,
там, где раньше стол был яств.
Лишь торчит моя кроссовка,
прободав на склоне наст.
+ + + + +
Ничего не случилось.
Хорошо бы и ничего не случалось. -
Ночью в позвоночник бы не стучалась
заблудившаяся в пурге сиротка,
низкорослая, страшная вероятность...
Мой звонок у двери с начинкой ватной,
вылезающей из-под рваной
кое-где спины дермантина,
мой звонок - высок (не по тону, -
потому что он шуршит, как обертка
из фольги) -
он высок по росту сиротки,
выползающей из пурги.Ничего и не ищет
бесполезный стуко почтовый ящик
обмороженных и незрячих
пальцев.-
Ибо я не дома, и это известно,
позвоночник пуст, как сухая известка
и как мощи воскресших старцев - -
Но всю ночь растут сугробы на окнах.
Слава Богу в вышних, дающему отдых,
по невероятному промыслу, в нищих
заметенных хижинах,
всем блужданьям немо противостоящих.
+ + + + +
Для тебя что ль сажали?
Прямо у всех на виду перед Старым Университетом!
Тут на горке сидит серьёзный такой Ломоносов,
ты же - хоть тресни Москва - в подол кислятину
рвешь!""А, годите вы в рай! Рву потому что я - Ева,
рву - потому что змей серьги языком коснулся -
сладко, до тайной слюны - и за каблук потянул:
"Вон то: погрызи сама и дай хмельному дружку"
+ + + + +Посмотри, посмотри, энтропия растет,
пар в конвульсиях скачет струёй из трубы,
и колеса стоят у стены,
и огни на путях, где желтеет восток
хризантемами инея заметены,
с дебаркадера сторож, туда
его мысль, посмотри, убежать, но примерз
у окна, воротник на глаза натянув,
его смерть и тоска, - посмотри:
проржавело в подвале, и вентиль прирос,
так что сдвинуть не может его истопник,
пальцы рвет и глядит: вот те на...В неподкупном морозе ломая удар,
пар дыханье теряет и машет хвостом,
и, как вата, он близко летит:
в неподвижном морозе он тает туда,
где, огни пышным инеем залепив,
зеленеющий светит восток.
+ + + + +
У него оставалось пять знаков свободы.
Это были, как мы уж сказали, колеса,
были - ремни, какими скрепляют обозы,
наконец, были тросы, замки и колоды.Эти знаки (точнее сказать, сами типы
этих знаков) Макарий хотел перед смертью
разделить между внуками: до двадцати пяти
их в то время насчитывалось где-то с медью.Внуки были от двух сыновей и двух дочек.
В несвободу родства он хотел свои типы
посадить, чтобы там завязались мотивы
группировок других, семантически точных.Он не знал, что рассеянье слишком обширно
и число 25 - уже выше отметки,
за которой сознание, так тиражированное,
вырождается, то есть слабеет и меркнет.
В частности, не способно и частное к общему
возвести: скажем, два колеса - не "колёса",
а ремень от колоды отличен не больше, лем
от другого ремня или даже от троса.Внуки весело распаковали обозы
и ключи покрутили в замках, и ремнями
поскрипели, - но новым мотивам не вняли.
И Макарий не умер. - Как мы скажем позже,
у него оставалось пять знаков свободы.
+ + + + +
Прошил пространство взад-вперед, продёрнул
нитку.
Уже, мигнув, не увильнёт загадка в дымку:
теперь, играя, в глубине,
она при мне. -Копейка новенькая - поплавок убытка -
повисла ноликом, как в облаке улыбка, -
от залетевших за Тибет
тебе привет.Нанизаны мы от привета симметрично:
ему - кто прячется, кто ловит - безразлично,
и, словно музыкант-паук,
из нас он извлекает звук
подергиванием лучей,
а сам - ничей.
+ + + + +
Шесть лет я сыном был краснодеревщика
и больше не хочу... А мне терпеть еще,
пока нашепчут старшие мне мальчики:
"Возьми из дому лаковые саночки
и далеко с горы на них покатишься.
А подо льдом петляет там река-течет -
и долом, долом - выкатишься к озеру...
Да мы же и проводим тебя до низу.
Как полетим на санках всей оравою
и ты за нами".А озеро - приволье там немалое.
В холмах оно - безмолвное, как зеркало.
И снег по льду живыми вьется змейками.
Как смеркнется в лесах, и стужа вызвездит
мне путь, а тонкий ветер душу высвистит
и выстудит мне кровь, и пухом выстелит
мне сон, - так не догонит даже мысль меня.
А вы, большие, под горой отставшие,
вернетесь по домам - и снова кашу есть
с тоской и тараканами.
+ + + + +
Я домогался не консульства, а триумфа.
В домике деревенском в парное утро
мне не спалось. В тревоге из угла в угол
ноги бесчувственные гонял - и думал.Правильно ли я делаю, что теряю время?
На самого себя свою точку зренья
было б спокойнее поместить в Риме,
а не здесь, на периферии,
где она мечется и мучается в спазмах
всяческих подозрений и фантазий праздных...Там без меня соперники мои на Форуме
варят, наверное, такую кашу, что в пору мне
облизнуться и, виляя хвостом, как пёсик,
потрусить туда, легионы гордые бросив...Что я значу? и виден ли я вообще оттуда? -
Угадать это - можно сойти с ума,-
как трудно.
Только надо стерпеть - и ждать, и ждать, -
потому что
я домогаюсь не консульства, а триумфа.Вышел я на крыльцо - и рассвет был розов.
Косо висел на плетне недомалеванный лозунг.
Сохла фраза - белая в поле красном.
Слово "слава" пахло пленом и рабством.